Натали О`Найт - Время жалящих стрел
Молодой вельможа обвел взглядом ряды придворных, ни упустивших ни звука из разговора, точно прося у них поддержки. Валерию показалось, он ищет кого-то глазами, но, не найдя, продолжил:
– Ваше Величество, ужасное злодеяние совершено было вчера во владениях барона, моего батюшки…
Он вдруг совсем по-детски шмыгнул носом, что так не вязалось с трагичностью его вида, и придворные невольно заухмылялись.
Однако уже следующие слова Винсента сорвали с их лиц улыбку, как срывает пожелтевшие листья с дерев пронизывающий осенний ветер.
– Отряд разбойников напал вчера на замок барона Тиберия, разорил и спалил его дотла. Отец мой и брат погибли. Большинство слуг убиты. Негодяям же удалось скрыться. Ваше Величество! Долг короны – отыскать и покарать преступников!
Вилер молча выслушал его, в знак скорби склонив голову на грудь.
– Тиберий… Верный мой Тиберий, – пробормотал он в отчаянии и, взяв юношу за плечи, заставил его подняться с колен, пристально вглядываясь в потное, все в потеках запекшейся крови лицо, точно силился прочесть в нем нечто, невыразимое словами.
– Так это правда? – прошептал он наконец, отпуская Винсента. – Он мертв, мой Тиберий?
Сын барона опустил голову, словно не в силах выдержать взгляд короля.
– Да, Ваше Величество. Они убили его. Вид короля сделался страшен.
Но кто?! Кто и зачем осмелился совершить подобное злодейство здесь, в Аквилонии, не страшась правосудия ни короля, ни самого пресветлого Митры?
Наступило долгое молчание. Все в зале ждали, затаив дыхание, хотя и понимали, что ответа не последует, ибо кто мог знать… Но, вопреки их безмолвной уверенности, юноша подал голос. И лишь сейчас вся так долго сдерживаемая боль и ярость прорвались наружу.
– Я не знаю, зачем это было сделано, Ваше величество! Но – я знаю, кто! И я готов сказать об этом здесь, перед всеми вами, призывая Митру в свидетели своей правоты.
И, дождавшись, чтобы все взоры обратились на него, громогласно продолжил:
– Люди, что сожгли амилийский замок и убили моего отца, носили цвета Антуйского Дома. Я видел их собственными глазами!
Несколько мгновений в зале стояла напряженная тишина, подобная той, что длится так мучительно-бесконечно между вспышкой молнии и ударом грома. А затем все взоры обратились на Валерия.
На миг его охватило головокружение, когда он ощутил себя центром всеобщего внимания, – возбужденного, недоброго. Все оказалось куда хуже, чем он предполагал. Недоуменная мысль поразила его: что сделал он, чтобы заслужить такую нелюбовь?
Однако почти тут же он понял, насколько нелепо его удивление, ибо в отношении придворных, в сущности, не было ничего личного – лишь обычное человеческое торжество перед чужим падением. Лишь несколько глаз наблюдали за ним с явным сочувствием, и среди них, как ни странно, сам король и Амальрик. И злобное, звериное торжество было в глазах Нумедидеса, точно тот знал о том, что должно случиться, и заранее наслаждался победой.
Однако Валерий не позволил себе задержаться на этой мысли – король ждал ответа. Собравшись, точно на поле боя, перед тем как ринуться в атаку, он втянул в себя воздух и произнес, внешне совершенно спокойно:
– Государь, мне нечего сказать вам, ибо я не понимаю, в чем меня обвиняют. Я ничего не знал о несчастии, постигшем Амилию… – сразу же, заметив торжествующий блеск в глазах Нумедидеса, он осознал, что допустил роковую ошибку, однако менять что-либо было поздно, и продолжил, как мог твердо:
– Любой, кто скажет иначе, – лжец и изменник, и я готов повторить это хоть перед Судом Герольда.
И тяжелым взглядом он вперился в лицо кузену.
Тот, не выдержав, поспешил отвести глаза.
Король покачал головой. Очевидно было, что смысл сделанных обвинений еще не дошел до него. Он в недоумении обернулся к сыну Тиберия.
– Винсент! Твои слова необъяснимы, и я могу лишь предполагать, что горе затмило твой разум. Как мог принц Антуйского Дома, мой племянник и наследник престола, злоумышлять против твоего отца, которого уважал и любил, как и все мы? Ты, должно быть, ошибся. Ты же слышал – принц отрицает, что причастен к преступлению, и я верю ему. Скажи, что ты ошибся, амилиец… – Последние слова короля прозвучали мольбой.
Но юноша был неумолим.
– Вы просите меня отречься от своих слов, Ваше Величество! – воскликнул он с горечью. – Вы не верите мне – так езжайте в Амилию! Возможно, вид пепелища и земли, пропитавшейся кровью, убедит вас в моей правоте. Ибо горе лишь добавило мне зоркости, и я говорю вновь, и если меня не послушают здесь, готов обойти всю Аквилонию, крича об этом на всех площадях: принц Валерий Шамарский – убийца моего отца. И я требую справедливости!
Валерий почувствовал, как стоящие рядом незаметно пытаются отодвинуться от него, и вскоре вокруг принца образовалась пустота.
Он растерянно огляделся по сторонам.
Все это не могло быть правдой… Это лишь кошмар, который сейчас развеется без следа… Но он видел изумленное, посуровевшее лицо короля, полные ненависти глаза Винсента – и понимал, что это не может быть сном.
– Я не повинен в том, в чем меня обвиняют, – пробормотал он неловко, не решаясь возвысить голос. – Это какая-то ошибка! Зачем мне желать зла барону?
Зачем?
В этот вопрос упиралось все.
И он заметил сочувствие и сомнение в глазах придворных, услышал, как кто-то прошептал: «Юнец ошибся. Зачем бы сыну Орантиса Антуйского идти на такое?..»
Валерий воспрял было духом – как вдруг голос подал Нумедидес:
– В самом деле, брат? А не ты ли говорил мне, что если Тиберий не отдаст за тебя свою дочь Релату, ты готов на все?!
Пораженный столь наглой ложью, Валерий мог лишь пробормотать:
– Никогда я не говорил ничего подобного!
На что кузен его лишь презрительно отмахнулся, и принцу сразу ясна стала вся безнадежность его положения.
Это был заговор – чудовищный, продуманный до мелочей.
Ловушка, из которой у него не было ни единого шанса выбраться.
Умоляюще он взглянул на короля, с трудом удерживаясь, чтобы не пасть на колени.
– Ваше Величество! Теперь мой черед воззвать к вашей справедливости! Обвинения возведены на меня облыжно, и я не приму их ни в большом, ни в малом! Мне неведомо, кто мои враги, и кто пытается погубить меня, но я невинен в глазах людей и Пресветлого. Лишь прикажите – и я готов с мечом в руке отстаивать свое доброе имя!
Вилер Третий устало покачал головой. Сейчас у короля был вид человека, совершенно утратившего власть над событиями, не поспевающего за их стремительным ходом. Он чувствовал себя, подобно вознице кареты, чьи лошади понесли, и желал лишь одного – остановки, покоя. Времени на раздумья.
